Я родился в Белгороде. Уехал на Урал ещё маленьким, мне было лет пять. Учился там, служба в армии, контракт. Уволился, занимался всем, чем русский мужик занимается: работал охранником, личным охранником, механиком. В 2014 году, когда всё только началось, я собирался туда ехать, но у меня супруга была беременна и у нее были осложнения. А когда началась спецоперация 24 числа, 26-го я уже стоял в военкомате. В военкомате мне сказали: «Тебе уже 40, уже не подходишь». Тогда было так, что до 35 лет или до 40 можно было заключить контракт. Мне 40 – уже не подхожу.

Знакомые мне посоветовали обратиться в добровольческий батальон «Ахмат». Через Грозненское РОВД ребята позвали, устроили, я поехал в Грозный. Через Грозный попал в Российский университет спецназа в Гудермесе, где повысили квалификацию, ребят обучили. Когда прошли подготовку – двухнедельные ускоренные курсы по тактике, боевой подготовке, по тактической медицине, нас направили на бывшую Украину, на луганское направление. Нас разместили на определённой базе подальше от жилых кварталов, потому что по всем базам идут прилёты, особенно там, где военные. К этому Рамзан Ахматович очень щепетильно относится, поэтому нас стараются разместить в таких кварталах, где не особо много гражданских. Мы приехали на базу, нас вооружили, одели и направили непосредственно уже на передовую. Это был май: 25-го мы прибыли, 26-го были уже на передовой. Мы пошли от Камышевахи до Лисичанска. Лисичанск 3 июля был освобождён в том числе нашим подразделением. Совместно с ребятами из луганской народной милиции, с ополчением 3 июля Луганская Народная Республика была полностью свободна от нацизма.

- Расскажи, возвращаясь к моменту подготовки, как вообще обстановка, атмосфера, что за люди? Вот вы приехали в Грозный...

- Сразу скажу, если кто-то захочет туда ехать: это – дисциплина. Никаких телефонов, ни в коем случае. Это запрещено. Российский Университет Спецназа считается расположением непосредственно добровольцев. Это место, так скажем, немножко засекреченное, чтобы не было диверсий, так далее и тому подобное. Поэтому связь запрещена, съёмки запрещены. Обязательно идет стрелковая подготовка, то есть люди, которые изъявили желание, у которых есть дух воина, но он не владеет оружием, его обучают обязательно как держать оружие, как перезаряжать, что делать при задержке, что делать, если там где-то что-то подклинило, как разрядить, как разрядить. Ну то есть полный курс. Боевые стойки. Как правильно стрелять, чтобы была устойчивость. Как правильно стрелять, чтобы быть максимально сгруппированным, сжатым, чтобы быть меньшей мишенью. Обязательно – теория медицины.

Там есть замечательный бывший военный, полковник, мы его по-отцовски называли Петрович. Золотой человек, который если чего-то не знает, значит этого вопроса не существует. Он знает всё. Про таких говорят: «Псы войны». Он прошёл очень многое, был в горячих точках, у него очень большая подготовка. Да, медицинские курсы быстрые, двухнедельные. Понятно, что за это время медиком хорошим не станешь, но, хочу отметить, что когда у нас были ребята «трёхсотые», благодаря внимательности ребят, которые слушали Петровича, у нас все «трёхсотые» живы. Даже тяжёлые «трёхсотые» были собраны, эвакуированы, сейчас все живы, идут на поправку. «Двухсотых» у нас было всего 3 человека. У нас были самые низкие потери. Это рекорд.

- Ты сейчас говоришь непосредственно о своей роте?

- Я как командир роты говорю непосредственно о своей роте. У нас были самые низкие потери. У меня рота 100 человек. 97% бойцов были возвращены домой. Из ста мы потеряли только троих, остальные вернулись. Всё это связано только с тем, что ребята обладали волей, желанием воевать, грамотностью, полученной в Российском Университете Спецназа, боевым слаживаниям, правильному подчинению своим командирам, командирам взводов, своих подразделений. Ребята выполняли все функции: от разведчика до штурмовика. Все задачи выполнялись четко. Задачи выполняли, никто не ныл, никто не бежал, никто не отказывался. Каждый боец шел вперед, выполняя свой приказ. Своих «трёхсотых» никогда не бросали, «двухсотых» никогда не бросали. Мы вообще своих никогда не бросаем, даже если это будут ребята из других подразделений, всегда всё равно придём на помощь, выведем из окружения. Это для нас не проблема. То есть у нас есть приказ: «Своих не бросать».

- По структуре расскажи

- Я изначально пришел просто бойцом. Меня назначили сначала командиром взвода. В нашей роте формировали группу разведки, и, как человека с опытом, меня пригласили непосредственно в группу разведки. Командирские должности отпадали, потому что разведка – небольшая группа, самостоятельная в основном, и общим правилам она не подчиняется. Наша задача была выявлять, наводить, проверять, устанавливать и также выступать в бой. Поэтому сразу естественно мне никто не предлагал, но непосредственно уже на территории самой Украины меня поставили на командира взвода. Мой легендарный первый взвод.

Легендарный – потому что на тот момент у меня дисциплина была жёсткая. У меня ребята все соблюдали установленные правила. Да, Устава не было как такового, потому что всё-таки добровольцы, но у нас были четкие определенные правила которые нарушать было нельзя. И они не нарушались. Всегда было самое быстрое построение, всегда были готовы к любой ситуации: подняли по тревоге – первый взвод всегда находился уже непосредственно на базе. Никаких бань, никаких кафешек, все на базе, готовы в любой момент выехать и выполнить приказ.

Когда я пришел, у нас был командир роты, через месяц он ушёл на повышение, на комбата, и мне уже отдали роту. Но у нас как принимается решение? У нас нет такого, что кто-то назначает. Есть чеченские командиры у нас. Самые главные комбаты – они у нас чеченцы. У самых главных на тот момент был позывной «Комбат» и был позывной «Охотник». Это чеченские командиры, непосредственно наши, прямые командиры. У нас была, так скажем, форма лёгкой демократии выборов: то есть назначался командир взвода, допустим, ребятам предлагали: «Назначайте кому вы больше всех доверяете», они показывают пальцем, всё, он – командир взвода. Также и командира роты: всех построили, спросили: «Кого вы видите командиром роты?». Все ткнули пальцем. Я вздохнул – ну а что делать? Ответственность, конечно, большая, но и подводить тоже ребят не стоит. Не обсуждается. Сказали – всё. Выбрали тебя – значит тебе доверяют.

Соответственно у нас наши были первоначальные задачи -это освобождение территории, защита гражданского населения - это прям вот святое. Из-под огня, из-под обстрела – неважно – гражданских выводить всегда, защищать любой ценой. Ну и, естественно, удержание тех непосредственно позиций, которые были ранее заняты. В дальнейшем это – помощь гуманитарная уже на освобождённых территориях. Это значит общественный порядок совместно с Росгвардией Российской Федерации. В принципе всё как у всех.

- Как охарактеризуешь противника?

Сказать, что у ВСУ там войска прям сильные, я не могу. Да, много наёмников, причём действующих военных из НАТО. Документы находили, документы передавали в прокуратуру. Сказать, что они великие воины – это ложь, это реклама, это пафос с их стороны. Долгие автоматные бои они не выдерживали. Они убегали, сдавали позиции достаточно быстро. Мобилизованных у них очень много. В основном это не солдаты, вообще не солдаты – у них ни духа, ничего. Они сдавались в плен, они жали руку и говорили: «Всё, слава Богу мы больше не воюем!».

Подразделения против нас из нацбатов выходили – это «Айдар»*, это «Кракен»*, это «Правый сектор»*. Нацбатальоны – самые ярые нацисты – в основном двигаются на амфетаминах, то есть на тяжёлых наркотиках синтетического производства, которые делают их якобы быстрее и тому подобное. Они оголтелые и невменяемые, но, тем не менее, всё равно духу им это не придаёт. Страх они чувствуют, иначе так не бежали бы. На своих позициях они бросают оружие, боеприпасы и просто уходят. Мы буквально к ним подходим – они за 2 часа до нас практически снимались всегда. Они про нас, конечно, легенды поскладывали, сами себя напугали, сами боялись. Именно про «Ахмат». Когда мы только выезжали, появился сразу видеоролик в Ютюбе от «Эха Кавказа»**, что набрали самых конченых отморозков, уголовников. Это полная ерунда. Там если у кого-то и были мелкие проделки в этой жизни, то таких преступлений ярых не было ни у кого. Там были ребята многие и «краповики», и из правоохранительных органов, с таможни, ребята были из ГРУ, из десантуры. Очень многие парни там матёрые, лютые, вопросов нет.

- Какие впечатления от чеченских бойцов?

Многие в интернете говорят, что чеченцы только «тик-токи» снимают. Честно скажу, «тик-токи» снимают все: и чеченские ребята, и наши ребята – чисто для патриотизма. Но воюют чеченцы и русские вместе, плечом к плечу, идут рядом, никто ни сзади, никто ни спереди – все идут вместе, никто не бежит, все действуют слаженно, чётко, без промедлений. Сказали взять позицию – она берётся. Тяжело, трудно, но совместно. Никаких нет у нас разногласий, ни религиозных, ни национальных, ни в коем случае. Никто не припоминает чеченские конфликты. Такого нет. Только взаимодействуют.

Каких-то конфликтов между русскими и чеченцами я не встречал. Не было. Каждое утро у нас начиналось с того, что ребята из полка подходили и спрашивали: «Добрый, как ты? Добрый, что у тебя? Добрый, что нужно?». Это непосредственно ребята из полка Кадырова. Каких-то там разногласий у нас не было никогда. Всё делалось сплочённо. Их подняли по тревоге, нас подняли по тревоге, все оделись, все собрались, все поехали. Да, я тоже никогда бы не подумал, что это произойдёт, но вот, к счастью, это произошло что между нами непонятки, которые были раньше, они как-то немножко рассеялись. Я даже проникся своим уважением к ним в плане их организации.

Вот сейчас посмотреть, когда объявили мобилизацию, ребята там (в Чечне) даже еще повестки не получили, но уже все пошли в военкомат. У меня в роте были ребята чеченцы. Например, Асхаб – как говорится, пусть ему Всевышний даст здоровья – потерял ногу. Это к тому, что говорят: «Чеченцы не воюют». Если бы чеченцы не воевали, то не было бы среди них «трехсотых» и «двухсотых» ребят. Так же защищают гражданское население, так же оказывает всяческую помощь другим подразделениям, включая Луганскую народную, Донецкую народную милиции, совместно работают с комендатурой, по крайней мере, на нашем направлении с Луганской народной республики. Гуманитарную помощь – пожалуйста – Рамзан Ахматович привозит в достаточно большом количестве. Мы, в свою очередь, обеспечиваем там порядок, защиту. Рамзан Кадыров – это человек такой, он своей дерзостью всегда славился, поэтому для него приехать на Украину – это, по-моему, не проблема.

- Вы считаетесь добровольцами. Как это с юридической точки зрения?

- С юридической точки зрения у нас кратковременные контракты с Министерством обороны. У нас официально контракт с воинской частью, где мы получали зарплату как положено, со всеми выплатами, надбавками.

- Ты говоришь: «Получали». А сейчас?

- Ну и сейчас-то тоже. Просто у меня контракт закончился, сейчас почему-то мне повестку не прислали, я немножко возмущён.

- Ты прописан здесь?

- Да, в Белгороде. Я жене пообещал, что больше не поеду. И поэтому, когда объявили мобилизацию, для меня это было такой вот мимолетной фантазией, что вот сейчас придёт повестка, и я, наконец-то, уеду. Просто ну я не знаю, кто-то называет это синдромом - нет, войну никто не любит.

Кто-то называет это патриотизмом, кто-то назовет это порывом души, но мы же выполняем на самом деле очень большую миссию. Просто многие не понимают, что сейчас идёт война не за Украину, война идёт не за ресурсы и так далее. Сейчас война напрямую идет у нас со всем блоком НАТО. И ребята, которые считают, что «я отсижусь здесь, и война без меня пройдёт, и всё будет хорошо» - да не отсидитесь. Если мы там их не остановим, начнется здесь резня.

Поэтому многие ребята должны в первую очередь понимать, что если мы там ничего не сделаем, если здесь все будут придерживаться позиции «моя хата с краю», рано или поздно либо здесь начнётся революция и нашу страну разорвут, либо просто уничтожат уже более агрессивным способом, как война. Я хочу таким людям иногда задать вопрос: «А вы не хотите свою мать защитить? Вы не хотите защитить свою землю?». Мне некоторые говорят: «У нас нет мотивации». Я тогда задаю вопрос другой: «Какая у тебя должна быть мотивация, чтобы Родину любить? То есть Родина тебе должна что-то дать, чтобы ты ее любил? За что ты любишь свою мать?». Ну вот так образно говорю – за то, что она просто есть, она дала жизнь. То же самое и Родина: она даёт нам всё, пожалуйста – бери, делай, занимайся! Если ты лентяй, тог тут, извини, уже твои проблемы. Поэтому тот, кто ищет мотивацию, это уже не русский, я считаю. По духу он – не русский. Он может быть по паспорту, по национальности, но по духу он – не наш.

А по поводу того, что люди сейчас на митинги там пытаются выходить против мобилизации, против войны, тоже вот хочется сказать – может быть, посыл через вас когда-нибудь дойдёт до них: пытаясь раскачать нашу страну изнутри, если они думают, что сбросят какой-то гнет выдуманного тирана и обретут все блага мира, Европы и так далее (но в Европе благ нет, это все знают прекрасно)– то хочу их очень сильно расстроить, что они будут одни из тех жертв, с которыми будут расправляться как с любым русским. И никуда они не убегут, они никому не нужны ни в Европе, ни в Америке, нигде. У него паспорт русский – всё, на нём уже для них стоит печать ненависти к этому человеку. Я ещё не видел ни одного олигарха, который убежал за границу и продолжил богатеть. Ни одного. Я видел Горбачёва, который зарабатывал тем, что его приглашали: «Посиди с нами рядом, мы тебя пофоткаем, как манекен, мы тебе за это заплатим». Поэтому, если они рассчитывают, что отсидятся там и так далее, то это неправда. Их это тоже настигнет, если мы не справимся там.